Сама себе поражаюсь: отчего именно «Метель»? Почему не «Пир во время чумы», вновь вошедший в моду и обретший новое звучание в связи с событиями последних пандемийных лет? Не загадочный готический «Гробовщик»? Не насквозь прошитый библейскими нитями «Станционный смотритель», наконец? Нет, покоя не дает именно «Метель» - с виду вроде бы такая незамысловатая романтическая новелла, которую, казалось бы, вполне достаточно единожды окропить подростковыми слезами да на том и успокоиться. Подозреваю, что отгадка кроется как раз-таки в этих самых «с виду» и «казалось бы». «Метель» проста лишь на первый невооруженный взгляд. На деле же многослойна и насыщена, как торт «Наполеон» у искусной хозяйки…
Верхний слой, он же фабула – у всех на виду. Чтобы пересказать ее, хватит пары-тройки предложений. Родители Марьи Гавриловны против ее брака с бедным соседом Владимиром, а потому влюбленные решают пожениться тайно. Но внезапно разразившаяся метель путает им все карты: увязнувший в снегах жених опаздывает на венчание. ЗТМ – как говорят в кино, и следующий кадр – известие о гибели Владимира на Бородинском поле. По окончании войны вокруг Марьи Гавриловны вьются очарованные женихи, но наша «девственная Артемиза» никого не выделят и, судя по всему, замуж вообще не собирается, храня верность единственному своему возлюбленному. Ровно до тех пор, пока в игру не вступает полковник Бурмин – «с Георгием в петлице и с интересной бледностью». По всему видно, что он от Марьи Гавриловны без ума, да и она посматривает на него с интересом. Финальная сцена расставляет все по местам: Бурмин признается Марье Гавриловне, что влюблен страстно, но составить ее счастье не может, ибо несвободен. Правда, имени своей жены он не знает, потому как, заплутавший в метели, принятый за другого, венчался с незнакомкой, и вот куда теперь завела его эта «преступная проказа».
«Боже мой, боже мой! – сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, - так это были вы! И вы не узнаете меня?» Бурмин побледнел… и бросился к ее ногам…»
Собственно, на этом все. Фокус с переодеванием раскрыт, герои, а с ним – и читатели счастливы. И можно было бы захлопнуть книгу, но тут сквозь первый слой, неожиданно проступает слой второй.
Пушкин - великий пересмешник. И это не новость, но на сей раз он шутит с серьезным лицом, лишь кое-где позволяя себе улыбку еще не родившегося Чеширского кота. «Метель» - это, конечно же, в первую очередь пародийный привет столь популярным на рубеже XVIII-XIX веков сентиментальным любовным романам. Мало кто из нас сегодня штудирует Руссо, Мариво или Ричардсона, да и в 1830-м, когда создавалась «Метель», их популярность в столицах уже сходила на нет, но уездные барышни по-прежнему коротали дни и ночи над многостраничными описаниями «страсти роковой», примеряли на себя образы главных героинь, а в каждом встречном пытались рассмотреть как минимум благородного Грандисона. Недаром автор, посмеиваясь, уточняет, что «Марья Гавриловна воспитывалась на французских романах, и, следовательно, была влюблена». Взяв на вооружение все возможные жанровые штампы – невыносимые страдания разлученных возлюбленных с их то «замирающими», то «пылающими», то «сильно бьющимися» сердцами – Пушкин преспокойно смешивает «высокое» с «низким», без малейшей чувствительной стыдливости демонстрируя, например, домашние костюмы ненарадовских помещиков: «колпак и байковую куртку» Гаврилы Гавриловича и «шлафорк на вате» Прасковьи Петровны.   
Между «метельных» строк обнаруживается и нежное дружеское подтрунивание над любимым учителем Василием Андреевичем Жуковским с его «страшными» романтическими поэмами «Светлана» и «Людмила». И даже прощальный поклон погибшему в начале 1829-го Александру Сергеевичу Грибоедову, чья широко разошедшаяся в списках комедия «Горе от ума» была все еще запрещена к печати. Не без иронии описывая восторженную встречу вернувшейся из Заграничного похода русской армии, Пушкин обращает особое внимание на женщин, что кричали «ура!» и «в воздух чепчики бросали». Эта невинная шалость вполне могла стоить автору серьезных проблем с цензурой. Но, о чудо, «Метель» была разрешена к печати без «перемен» и «откидок». Цензоры не узнали (или сделали вид, что не узнали) грибоедовской цитаты.
В 1830-е годы XIX века русская проза, какой мы знаем ее сегодня, только зарождалась. Пушкин – ее первопроходец. Первый реалист. Бесстрашный авангардист – никто до него еще не писал столь лаконично и просто. Тонкий символист — позаимствованная у Жуковского метель как предвестница роковых неотвратимых перемен вновь завоет на страницах «Капитанской дочки», а после послужит еще не одному поколению русских авторов, среди которых и Блок, и Булгаков, и Пастернак. А еще Пушкин, пожалуй, первый наш постмодернист! (Да простят мне это смелое определение сторонники академических литературоведческих теорий). Без оглядки на устоявшиеся правила и каноны, он позволил себе литературную игру, эксперимент, полный явных и неявных отсылок, скрытых цитат, реминисценций и ироничного цитирования.
Возможно, вы удивитесь, но есть в «Метели» и остросоциальный подтекст, связанный с тайными венчаниями без родительского благословения. Нам, резидентам XXI столетия, сложно представить, какими драмами, порушенными судьбами и скандалами оборачивались подчас подобные «не завизированные» браки. Ладно бы скандалы эти оставались исключительно внутрисемейными, как в случае со старшей сестрой поэта Ольгой Сергеевной, в 1828 году сбежавшей под венец с Николаем Павлищевым. Мирить новобрачных с разгневанными родителями пришлось Пушкину (брак оказался, мягко скажем, несчастливым, и позже Павлищев отплатил шурину черной неблагодарностью, но это уже совсем другая история). Но случалось, что сор выносили из избы, и вот тут последствия были непредсказуемы. Так, за год до создания «Метели» весь Петербург с упоением судачил о побеге графини Ольги Строгановой (внучки княгини Голицыной, пушкинской «Пиковой дамы») с кавалергардом Павлом Ферзеном. Обсуждали не столько своеволие молодых, сколько реакцию императора Николая I, повелевшего отдать новоиспеченного мужа и его свидетелей под суд. Ферзен был сослан в батальон крепости Свеаборг, юная жена последовала за ним в изгнание.
Так что это для нас «Метель» — романтическая зарисовка, а для пушкинских современников – самое что ни на есть актуальное высказывание на злобу дня.
И наконец, нижний, глубинный, метафизический слой повести относится к личными жизненными обстоятельствами самого автора. «Метель» написана в октябре 1830-го. Предстоящая свадьба поэта, с приготовлениями к которой связана поездка в Болдино, висит на волоске. Отрезанный от Москвы холерными карантинами, Пушкин и сам до конца не уверен, что все в силе и не сорвется в последний момент. Запертый в нижегородских полях, имея лишь обрывочные сведения о здоровье невесты и настроениях ее взбалмошной семьи, он в тревоге выплескивает на бумагу все свои страхи и сомнения. И с присущим ему суеверием, словно бы заклиная провидение, сочиняет собственный сценарий светлого будущего, где прихотливый фатум, вдоволь наигравшись судьбами героев, все же дарит им в финале счастье встречи и узнавания. И эта негасимая надежда, брезжащая «во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летят белые хлопья снегу», и через 200 лет ведет читателя (меня-то уж точно) сквозь его личные бури и метели, не давая сбиться с пути и утратить веру в то, что рано или поздно все управится наилучшим и единственно правильным образом.

Экранизации Болдинских осеней

Осенью 1830 года Александр Сергеевич Пушкин попал в удивительную ситуацию. Заручившись согласием семьи Гончаровых на свадьбу с Натальей, он отправился утрясать финансовые дела — продавать поместья, чтобы обеспечить приданое будущей супруге. Но поездка затянулась — из-за холерных карантинов Пушкину пришлось застрять в подмосковном имении Болдино. 

Самоизоляция оказалась продуктивной. В Болдино Пушкин заканчивает работу над «Евгением Онегиным», пишет «Повести Белкина», «Маленькие трагедии» и три десятка стихотворений. Через три года поэт вновь проводит октябрь в Болдине — в тот раз он пишет «Медного всадника», «Анджело», «Сказку о рыбаке и рыбке», «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях» и «Пиковую даму».

Произведения, над которыми Пушкин работал в Болдине, вошли в российский культурный канон и стали достоянием всего человечества. К этим работам не раз обращались советские, российские и иностранные режиссеры. Рассказываем о шести необычных экранизациях болдинского наследия Пушкина — от финской эротической драмы до эпического костюмного фильма. 

«Пиковая дама» (The Queen of Spades)
Торольд Дикинсон, 1949 год

Кадры фильма: раз, два, три 
Постер фильма: ссылка  

Первые послевоенные годы считаются одной из «золотых» эпох в британском кинематографе. В 1949 году Дикинсон снимает экранизацию «Пиковой дамы». К этому режиссера подтолкнул продюсер Анатоль де Грюнвальд — родившийся в Петербурге сын европейского дипломата. Дикинсона стал постановщиком картины вынужденно — первый режиссер заболел, и де Грюнвальд за три дня нашел ему замену. 

В «Пиковой даме» Дикинсон сосредоточился на сверхъественной части повествования. Эмоциональная и символическая сторона картины проработана режиссером блестяще: большое значение в фильме играют зеркала, тени, шорохи — всё то, что усиливает потустороннее ощущение пушкинской истории. Дикинсону удалось создать настоящий и стильный психологический хоррор: лошади в ужасе встают на дыбы, когда юная графиня входит во дворец Сен-Жермена и кричат, когда им кажется, что ее поглотила бездна тьмы. 

Фильм оказался большой удачей — его хвалили критики, и он участвовал в конкурсе Каннского фестиваля. Долгое время картина считалась утерянной, но в 2009 году ее нашли и перевыпустили. В этом принял участие Мартин Скорсезе, большой поклонник творчества Дикинсона. 

«Крест любви» (Rakkauden risti),

Теуво Тулио, 1946 год

Кадры фильма: раз, два, три, четыре
Постеры фильма: раз, два

Теуво Тулио — один из самых ярких и провокационных режиссеров Финляндии. Тулио не стеснялся использовать элементы эротики в своих картинах, наполнял ею даже сюжеты, которые не предполагали такого прочтения. В финской киноиндустрии он был независимым продюсером, когда балом правили крупные кинокомпании, а потому имел привилегию снимать те фильмы, которые хотел. Ограниченные ресурсы заставляли Тулио активнее работать с эстетическим наполнением картин: он старался сделать что-то удивительное и выжать максимум из того, что было у него. 

В постановке «Станционного смотрителя» Тулио перенес действие в современную ему Финляндию. Вместо начальника станции предстает пожилой смотритель маяка, от которого навстречу соблазнам большого города сбегает дочь. Дорога приводит ее к трагическому финалу — она становится проституткой. 

На первый план режиссер выводит проблему противостояния города и деревни. Через страдания девушки Тулио комментирует положение женщин в послевоенном финском обществе. Женщины у Тулио восстают против традиционной и консервативной гендерной морали, выходят на бой, но часто проигрывают, встают на путь разложения и гибнут. А смерть становится единственным вариантом бегства от личных и общественных проблем. 

«Пиковая дама»,
Яков Протазанов, 1916 год

Кадры фильма: раз, два
Постер фильма: ссылка

«Пиковой даме» крупнейшего авангардиста раннесоветского кинематографа Якова Протазанова вышла на экраны в 1916 году, посреди войны и накануне революции. Горячность, символизм, ощущение предстоящих катаклизмов, безумие, мистические силы — Протазанову удалось оставить намеки на большое количество современных ему событий.

Фильм вобрал в себя большое количество технических достижений дореволюционного кинематографа: параллельный монтаж, ночная съемка в свете прожекторов, движущаяся камера, мастерская работа с разными планами кадров — Протазанов и его оператор Славинский превзошли себя, показали, каким может быть современное кино. Выделяется и блестящая игра исполнителя главной роли Ивана Мозжухина. Его Германн состоит из противоречий: в душе скромный и даже застенчивый человек предстает вовне демоническим героем. Его пожирают страсти, но прежде всего он мечтает о деньгах и власти.